Имеется немало свидетельских показаний о "недозволенных приемах” следствия в годы сталинского террора. Применялись эти приемы не только на кровавой Лубянке, но и повсеместно. Всю систему истязаний, применявшихся в Омске, письменно изложил бывший работник омского управления НКВД Яков Нелиппа, сам попавший в руки своих бывших коллег

и вырвавшийся из этих рук в связи с кампанией некоторых "исправлений перегибов" в сталинском расстрельном деле. В мае 1939 г. (по свежим следам) он направил в Омский обком ВКП(б) заявление, разоблачая "врагов народа", оказавшихся в руководстве областного управления ЦНКВД. Далее дословно...*

“...Применяя чудовищные истязания, пытки, избиения, подделку документов и других данных, они стремились представить меня перед партаей и верховными инстанциями как вскрытого омского Ягоду или омского Мочалова и расстрелять меня как государственного преступника, предателей интересов партии и родины.

Главными методами следственных действий были физические истязания и фабрикация документов. Если описать более или менее подробно все дикие зверские способы, которые применялись ко мне, а следовательно, и к другим подследственным, то можно написать несколько томов. Я изложу лишь вкратце, что на мне применялось в период только одного четырехмесячного конвейера. Этот конвейер проводили специально выделенные и освобожденные от всех работ два мастера заплечных дел: сержант Юрлов и мл. лейтенант Семахин, которые дежурят по 12 часов в конвейере, не пропуская ни одного часа, чтобы я был не избиваем, без издевательетва, без мучений. Весь около четырехмесячный конвейер я не только не спал, но даже не лежал, не отдыхал.

...Что конкретно применялось как широкое потребление при следствии?

1. Умертвление и воскрешение. Это ужасная пытка, проводится она так: жертве пытки закладываются руки за спину, выгибается грудь вперед, ; и в это время наносятся со всего размаха, со всей силы удары в сердце, легкие и по голове. От этих ударов парализуется сердце, парализуется дыхание, и я в смертельных судорогах валился на пол. Применяя всевозможные средства: искусственное дыхание, нашатырный спирт и проч., вплоть до вливания камфары, меня "воскрешали", приводили в чувство и опять повторяли то же!

2. Пытка электричеством: прикреплялся электропровод к спине и к груди, затем включался ток и наносился удар его с такой силой, что я без чувств также снопом валился на пол.

3. Пытка специальными ударами в позвоночник, отчего валился в бессознательном состоянии на пол, "воскрешали" попять повторяли.

4. Пытка путем замораживания в рубашке, облитой водой.

5. Выкручивание рук до сильного опухания в плечах, изгибах, и затем по опухшим плечам ежечасно наносились сильные удары кулаками, дричиняя ужасные боли.

6. Скручивание головы с такой силой, что получался треск в позвоночнике шеи, который (треск) отдается разительным ударом боли в голову, в мозг.

7. Подкуривание тлеющей ватой, пропитанной окисями какого-то металла (сужу по запаху и вкусовым ощущениям). Этот способ поражает горло, нос, легкие, вызывая кровохаркание, кровосморкание и головные боли на несколько дней.

8. Сотрясение мозга. Этот способ делался так: следователь берет одной рукой за голову в области затылка, другой рукой охватывает лоб и со всей силой обеими руками болтает голову до тех лор, пока я пластом валился на землю с табурета.

9. Специальные многократные удары в виски, причиняя жестокие боли.

10. Рубка шеи, т.е. со всей силой бьют в шею до тех пор, пока она потеряет всякую устойчивость и пока голова начнет произвольно болтаться, как швабра.

11. Сильные удары кулаками и ногами в область печени, вследствие чего печень больна, и я теперь лечусь в клинике.

12. Такие же удары в область почек, которые тоже получили травматические изменения, и я вынужден лечить их в клинике4.

13. Такие же удары в область мочевого пузыря, после чего два месяца шла кровь.

14. Такие же удары в желудок до появления кровавых рвот.

15. "Утюг" к голове и удары в уши с целью вызвать внутреннее кровоизлияние, вследствие чего я получил глухоту и теперь лечусь в клинике.

16. "Обвинчивание черепа'1 ;и сжимание висков с целью поражения сосудов, питающих голову, вследствие чего я лечу голову в клинике.

17. Насилование глаз, вследствие чего я получил упадок зрения, и в клинике объявили мне о необходимости оперировать один глаз.

18. Стояние на ногах по команде "смирно" 20-30 часов специально, чтобы мучить обмороками, а когда я падал в обморок, то приводили в чувство ногами, кулаками и прочими способами.

19. "Прогулка" по комнате. Этот способ также применялся, ч] изводить меня обмороками и специально применялся тогда, когда я истощен, опухший от голода, измучен жаждой без воды, и не мог пере гаться. Когда я падал в обморок, то поднимали теми же способами.

20. Сидение сутками на спецтабурете в позе человека, проглотившего аршин, тоже до обморока.

О способах истязания, которые применяли ко мне, можно еще много, я выше привел только те, которые по своей чудовищности ничат с пытками.

О множестве способов избиений и издевательств в виде избиений меня пряжкой пояса, жгутом, нередко по голому телу; раскладывание на колодках дивана и избиение поясом и бичом по способу избиения "концерт” из оперы "Тысяча и одна ночь" в уши, 50 поклонов табурета, механизированная кукла, удары каблуками сапог по пальцам моих ног прочее - всех этих способов перечислить нет возможности. Когда я кричал от жестоких болей, то мне закрывали рот тряпкой, чтобы чекистская мразь; не слышала моих раздирающих криков о пощаде.

Как правило, мне не давали пользоваться питьевой кипяченой вод в комнате следователей (Юрлов, Симохин) и разрешали пользоваться сырой водой из умывальника, черпая ее горстями. Но были примеры, когда меня изводили муками жажды по 3-4 суток и лишали права пользования водой из умывальника, ссылаясь на то, что около умывальника, висит зеркало, а мне как арестанту, в зеркало смотреть не полагается. Когда я умолял и просил дать мне хоть одну горсть воды из умывальника утолить жажду, то мне указывали на раковину уборной, куда люди оправляются, я вынуждался несколько раз пользоваться непосредственно, из раковины (я горстью ловил струю воды, которая еще не успевала прикоснуться к стенке раковины). А когда мое лицо было окровавлено от избиений, то тогда запретная зона у зеркала упразднялась, и мне приказывали вымыть "морду" из умывальника. Кроме того, Юрлов, изводя меня муками жавды и пыткой ударов в позвоночник, довел меня до такого состояния, что я кричал от мучений и просил дать хоть несколько капель воды, тогда он брал в свой рот воды, вымыл на пол руки и под угрозой повторения пыток заставил меня слизывать языком грязную воду с пола. Превращенным в ничтожество, я вынужден был подчиниться этому зверскому и антисанитарному требованию следователя.

Применяя эти способы и неоднократно ставя мою жизнь на карту медленной смерти, от меня требовали писать под диктовку всякую небылицу, требовали оговорить себя и других в тягчайших государственных преступлениях.

Следствие меня жестоко истязало, чтобы я оговорил себя в том, что был лично знаком с ныне расстрелянным контрреволюционером Ягодой, тогда как я его в жизни не видел и знал его лишь по портретам.

От меня также требовали, чтобы я оговорил себя в том, что прибыл в Омск сохранить контрреволюционные кадры, тогда как многочисленный контрреволюционный лагерь, сохранившийся до моего приезда более десятка лет, мною вскрыт, разгромлен, уничтожены его подлинные контрреволюционные центры, комитеты и прочие формирования всех мастей : контрреволюции, существовавшей в области[1]

Письмо бывшего заместителя председателя Омского облисполкома А.Я. Буткевича,17 ноября 1939 г

"Я был арестован 4-го октября 1937 г. на улице по пути в ОблИК. Как только меня завели в кабинет к Саенко, он объявил меня фашистом, заговорщиком, террористом, диверсантом и т.д., завербованным в организацию Кондратьевым (С.С.Кондратьев - председатель Омского облисполкома - В.С). Сопровождая каждое слово похабщиной, угрозами, издевательствами, он сразу изложил, по существу, программу тех показаний, которые я должен дать. Так как я отказался оговорить себя и других, он передал меня на допрос Витковскому, у которого я просидел 13 суток, а затем Киселеву, у которого продержали еще 8 дней. Таким образом, этот первичный допрос "по системе конвейер" (их выражение), продолжался непрерывно 21 сутки. В течение этих дней мне не давали ни на одну минуту отдыха и сна, а первые 10 суток и питания. Кричали в уши целыми часами (Витковский). Трясли и били (Киселев, Саенко). Не добившись требуемых показаний, меня бросили в парилку, в камеру с устроенным против нормы отоплением, лишенную доступа свежего воздуха, без вентиляции, без света. В этих совершенно нечеловеческих условиях меня продержали свыше 2-х месяцев".

Автор сообщал, что после этого продолжались допросы, был уже заранее подготовлен протокол допроса, который и требовали подписать. Второй допрос длился свыше 20 суток.

"...Крики в уши на этот раз приняли систематический характер по целым ночам. Прищепа, Федоров (следователи - B.C.) кричали до хрипоты ежедневно, а Саенко меня бил. Под конец я стал заговариваться, терять сознание, был на грани умопомешательства. В конце декабря меня снова бросили в парилку, в которой продержали до ее ликввдации, до 12 января 1937 г. С этого времени я сидел в одиночке, почти в темной камере, в начале очень холодной и сырой.

Не желая стать объектом столь чудовищных пыток, я в ночь с 17 на 18 апреля повесился, в бессознательном состоянии меня вытащили из петли в камере, и, приведя в чувство, потащили на допрос к Саенко, предварительно отняли всю одежду и полураздели..."

После таких пыток изможденный человек и подписал составленный ранее протокол, признал себя участником некой право-троцкистской рганизации".

Из письма бывшего начальника станции "Омск-сортировочная" Л.И. Зайцева в Обком ВКП(б) 25 августа 1939 г.

В ж.д. транспорте работал с 1909 г. В годы гражданской войны - работа в Туле. Арестован 31 марта 1938 г. по обвинению в принадлежности контрреволюционной организации.

’’Следствие вели следователи ПТО ГВД Омской ж.д. дороги Бубнов, Усков, Сметанин и Вайсбес, применяя ко мне всевозможные способы физического насилия Держали меня в кабинете следователя безвыходно с 8 ч. утра 31 марта до 6 час. вечера 5 апреля 1938 г., т.е. 5,5 суток, где мне в течение 130 часов совершенно не давали спать, учиняя кулачные побои по голове и по бокам, суточная стоянка на ногах, высидка на уголке стула с вытянутыми вперед ногами и с поднятым вверх подбородком. Весь процесс допроса сопровождался самой отборной нецензурной бранью, заставляли писать самые нелепые, гнусные, подлые и ложные показания, как на самого себя, так и на других, которых я совершенно мало знал.

В период допроса я несколько раз просил через следователя Бобкова вызвать дорожно-транспортного прокурора, чтобы заявить ему о проводимых методах следствия, и просил его о законности, но все мои призывы были напрасны. И однажды следователь Бобков, находясь в сильно возбужденном состоянии, с засученными рукавами, закричал на меня: ”Я тебе прокурор, я тебе суд и я тебе Советская власть! Пиши, что тебе говорят!” Когда я в категорической форме заявил, что я являюсь кандидатом в члены ВКП(б) с 1931 г. и работаю как преданный делу ВКП(б) и Советской власти которая меня воспитала и дала радостную и счастливую жизнь, и все ои силы и знания отдавал только на улучшение работы и быта трудящихся, то я со стороны следователя Бубнова был подвергнут побоям и доведен до психически ненормального состояния.

Будучи в таком состоянии и запуганным всякими расправами с членами нашей семьи, я был окончательно насильственно принужден писать под диктовку следователей Бубнова и Ускова гнусные и ложные показаний как на себя, так и на других указанных ими лиц.

...4 июля 1938 г. состоялось первое заседание спецколлегии Линсуд (линейного суда - B.C.) Омской жел. дороги в здании ДГО ГУГБ HKBД Омской ж.д., на котором также присутствовали следователи Усков, Вайсбес и другие. Обвинительное заключение было вручено перед самым началом суда, с которым я и другие обвиняемые не смогли разобраться. В процессе допроса суда предъявленные обвинения все обвиняемы стали отрицать, тогда коллегия Линсуда, посоветовавшись между собой объявила перерыв до следующего дня, т.е. до 5 июля.

В перерыве между 4 и 5 июля всех подсудимых, в т.ч. и меня,  вели не в камеры арестованных, где мы содержались до суда, а по разным кабинетам следователей, Вот здесь-то и началось новое терзание и психический террор.

...Вайсбес стал мне угрожать расправиться с членами моей семьи. Находясь под тяжелыми переживаниями психического террора не столь за себя, сколько за семью и детей, я решил пожертвовать собой и под влиянием тех же следователей Ускова и Вайсбес на другой день 5 июля во втором судебном заседании Спецколлегии Линсуда с чувством несправед ливого ко мне следствия, омываясь в слезах, вынужден был подтвердить всю гнусную и подлую клевету. В результате всего, мною написанного, был приговорен Спецколлегией Линсуда (члены Обломец, Юздн и Журайлез) к высшей мере уголовного наказания - расстрелу.

Транспортная Коллегия Верховного суда СССР своим определение от 11 октября 1938 г. вынесенный приговрр Спецколлегии Линсуда Омской ж.д. отменила и назначила дело на перерасследование.

...23 июля 1939 г. согласно определению дорожно-транспортного прокурора Омской ж.д. я из под стражи освобожден. Находился под арестом и под стражей при ДГО ГУГБ УНКВД Омской ж. д , и при Омской тюрьме с 31 марта 1938 г. по 23 июля 1939 г., т.е. 16 месяцев".

В.М.Самосудов

Из сборника «О репрессиях в Омском Прииртышье», - Омск: Изд-во ОмГПУ, 1998.

Автор: Malkin

[1]ОЦДНИ. -Ф.17. -Оп.5. - Д.133 -Л.31-43.

’ОЦДНИ. - Ф.17. -Оп.5. - Д. 133. -Л.314-315.

‘ ОЦДНИ. -ФЛ7. - Оп.5. - Д.133. - Л 225-227.

С Как омское следствие добывало признания врагов народа » Тайны истории