joomplu:6380
joomplu:5094

Так нет деревни-то. Крестный ход по тайге в прошлое

20140314"К КАЗАНКЕ". В 2007 году я приехал как-то глубокой осенью в гости к батюшке Вячеславу. Давно он меня к себе звал, а мне все некогда. Живет он в поселке Скородум Усть-Ишимского района, за шестьсот с лишним километров от Омска. Это последний населенный пункт на севере Омской области, где есть постоянно действующая церковь и есть священник.
 
Дальше – никого. Дождливыми холодными вечерами, когда дела по храму уже были сделаны, мы, протопив избу, подолгу засиживались за чаем.
 
Здесь, в сельской глубинке, вдали от цивилизации, острее чувствуется, какой долгий путь еще должно пройти православие, как медленно что-то меняется в душах людей, у которых напалм атеизма в нескольких поколениях выжигал Веру, оставляя за собой бездуховную пустошь. Кто-то сказал: «Чтобы возжелать Царствия Небесного, надо отблеск его увидеть на лице другого человека». А в наших деревнях что люди видели? Если и храмов-то в них нет, и не скоро появятся, а если где и справили избу под церквушку, так священника порой неделями ждут, когда до них очередь дойдет и батюшка освободится. В провинции ведь как - один священник на несколько деревень. На службе обычно 5 - 20 человек, в основном бабушки, всё на их плечах. Мужчин почти нет. Ходят редко. Кто работает, если есть работа в деревне, а многие пьют. Это беда общая, а не только нашего севера. Каково священнику в глубинке, когда он годами, вкладывая душу в свое служение, в ответ видит равнодушие? Годами. Знаю одного батюшку, у которого несколько лет на службу приходило двое прихожан. Поселок — более тысячи человек. В семье шестеро детей. Но живут наши батюшки и матушки!
 
«Они — герои!» - воскликнул один мой товарищ, когда побывал в гостях у одной из таких семей. По себе скажу — съездишь в район на приход, на службе постоишь, пообщаешься с батюшкой и его семьей, а вечером возвращаешься в город и чувствуешь, будто воды родниковой напился. Горожане за десятки и сотни километров едут за этим, стремясь не только получить что-то, но и помочь, чем только можно. Вот только на местах народ не больно торопится в храмы. Время, наверное, еще не пришло.
 
Вот и мы с отцом Вячеславом, говоря о разном, нет-нет да возвращались к наболевшему - нехватка священников да отдаленность здешних мест от благ цивилизации. Раньше леспромхозы здесь были. Только в Скородуме три тысячи человек проживало. Леса валили много, баржами грузили. А когда все вырубили — перестройка началась, и все стало приходить в упадок. Сегодня в поселке не более 700 человек. Нескольких деревень вообще уже нет на карте. В оставшихся батюшка, как может, налаживает приходскую жизнь. «Все равно этого мало, - говорит он, - расстояния до 40километров, в распутицу только на «УРАЛе» можно добраться. Осенью - ледостав, весной - ледоход. Мы вообще на какое-то время отрезаны от Большой земли. Нужны священники. Хотя бы один. Да кто сюда поедет...» За окном ненастье, холодный октябрьский дождь, переходящий в мокрый снег, стучится в окно и не предвещает ничего хорошего на завтрашний день. Непогода за окном вторит невеселым думам: а есть ли завтра у этого края? С 2003 года в этих местах батюшка один. И не один раз сомнения одолевали. Думы, думы... Молчим. Подкидываю несколько новых поленьев в печь и, не закрывая ее, смотрю на огонь. Гудит русская печка от подкинутых дров, и тепло от нее в доме священника. И пока есть, чем топить, холод за стенами дома не страшен. Пока стоит, держится иерей — теплится и духовная жизнь вокруг и каждый может прийти и согреться, если захочет. И сколько таких духовных огоньков разбросано на просторах нашей огромной Родины, порой едва заметных, лишенных столичной позолоты, в стороне от больших дорог?
 
Как-то за церковной трапезой разговорились мы со старостой храма Верой Александровной, и я спросил:
 
- А до революции что-нибудь здесь было?
- Здесь - ничего. В Паново только церковь была. Долго была. И батюшка был, и службы были. Наших, кто постарше, многих там крестили. А до нее еще одна церковь была - в Казанке. Километрах в семнадцати отсюда деревня, а в ней храм в честь Казанской иконы Божией Матери. Место там красивое – на горе. Я сколько лет здесь живу, а другой такой горы в наших местах не видела.
- Выше, чем на Иртыше? - полюбопытствовал я.
- Да, наверное, повыше. Нет, точно выше. Я в детстве туда ходила. К обрыву подойдешь – аж страшно, в даль посмотришь – у-у-х!
- А сейчас что там?
- Так нет деревни-то. Давно уже. В начале церковь закрыли, еще в 20-х годах, а потом и люди ушли.
- Но хоть что-нибудь там осталось?
- Я туда лет 40 назад ходила. Может, что и есть.
- То, что осталось от церкви или место можно найти? - не унимался я.
- Да кто его знает. Это надо найти тех, кто там жил, вот они точно скажут.
 
Я задумался. Мне представилась эта брошенная деревня в глухой тайге, заросшие бурьяном покосившиеся избы и остов храма, стоящего на крутой горе. «Вот приезжай к нам летом, - прервал мои мечтания батюшка, – и сходим туда. Отслужим молебен и крест поставим там, где церковь была».
 
То, что предложил батюшка, имело особенный смысл. По учению церкви, у каждого храма есть свой ангел-хранитель. Если храм перестал существовать, ангел остается. Даже если люди ушли навсегда и никогда на этом месте уже не совершится евхаристия, ангел все равно присутствует там. До второго пришествия Христа.
 
И если мы пойдем воздать честь святому месту, неся с собой поклонный крест, то в этой лесной глуши нас уже кто-то будет встречать. Впервые за 80 лет. Возникло ощущение, что ты вызываешься на неведомый экзамен: А ты тот, кто должен быть среди первых?
 
- Батюшка, а кто еще пойдет?
- Да вот мы с тобой и пойдем. Веру Александровну возьмем, если захочет.
- Пойду, пойду. А как же. Мне и самой интересно.
 
В дальнейшем этой идеей вдохновился и Виктор Александрович — финансовый локомотив всех батюшкиных начинаний. И больше — никого. На дворе стоял октябрь 2007 года.
 
Решили: следующим летом идем в Казанку. Даже если никого больше не будет, пускай вчетвером, все равно идем. Но обстоятельства так сложились, что ни на следующий год, ни после не суждено было исполнить задуманное. Каждый раз мы говорили друг другу: идем, и каждый раз находились причины: не идем. Шесть лет ушло на сборы. Не давалась нам Казанка, а мне в особенности. Дела, а больше суета, не пускали меня.
Наступил 2013 год. Год перемен. Север нашей области выделился в самостоятельную Тарско-Тюкалинскую епархию. В начале сентября позвонил батюшка: «Владыка Савватий подписал мне отпуск - еду ненадолго на родину, в Каменск-Шахтинский, а на обратной дороге забираю тебя и идем в Казанку. Всё. Виктору Александровичу сказал, он уже дал распоряжение крест делать».
 
Как снег на голову! Надо было срочно все бросать, а оно, как всегда, важное и неотложное. Но все-таки 12 сентября мы были в Скородуме. Началась подготовка, в ходе которой пришлось столкнуться с серьезными проблемами. Прежде всего, выяснилось, что место храма без посторонней помощи мы не найдем. Деревню за 40 лет прорезал глубочайший овраг, разорвав ее пополам, и выход на нужное место будет очень затруднен. Речка Большая Бича, которую нам необходимо преодолеть, оказалась не безобидным ручьем, а серьезным водным препятствием и без дополнительных плавсредств нам не обойтись. И главное — за 60 лет после ухода людей там должен был подняться лес. Не просто трава, а большие деревья. Рядом со Скородумом, на месте пахотных земель исчезнувших сел, за два десятилетия уже плотной стеной поднялся подлесок 5-7метров в высоту. А там столько времени прошло. И если гора, на которой стояла деревня, заросла, то прорубать топором проход наверх мы будем долго. И последнее: охотники рассказали: три года назад в тех местах прошел сильнейший ураган, который все подходы к реке в нужном нам месте завалил большими деревьями. Как-то полосой прошел. Везде тайга целая, а там бурелом.
 
Мы вновь и вновь просчитывали весь маршрут и все варианты. Получалось, чтобы пройти 17км туда и столько же обратно, переправиться на плотах, подняться в гору через нетронутый лес, потратить какое-то время на поиски, установить крест и отслужить молебен, необходим весь световой день. Выход в 7 часов по темноте, чтобы к ночи вернуться - это в лучшем случае. Мы не исключали и ночевку. Кроме питания, с собой нам нужны были еще топоры, пила, лопата, веревки. И главное – нужно нести поклонный крест.
 
На тот момент, без Веры Александровны (она была в Тобольске) нас было трое тех, кто твердо решил идти: батюшка, Виктор Александрович и я.
За день до намеченного выхода с утра надолго заморосил холодный затяжной дождь. Обложное небо и потянувший северный ветер не вызывали у нас хорошего настроения, да и все трудности, с которыми придётся столкнуться в последующие сутки, говорили: «Может, надо пересмотреть свое решение?» Но мысль о том, что вот уже шесть лет, как мы топчемся на месте, не давала покоя ... Будь, что будет! Пойдем!
 
Как милостив Господь, не оставляющий всех, кто обращается к Нему! Уже по прошествии всего ясно виделось, что, пойди мы так втроем, однозначно не исполнили бы задуманного, и не известно вообще, чем бы все кончилось. И задержка в шесть лет стала понятна. Господь Сам готовил маршрут и готовил других людей к нему.
 
Конечно же, был молебен накануне. Отец Вячеслав всем объявил на службе о готовящемся выходе. Прихожане только смогли написать записочки о здравии и передать с нами да помолиться о путниках. Не у каждого есть силы и здоровье, а там они потребуются. Мы это понимали, и поэтому изначально рассчитывали только на себя.
 
А потом... Сначала пришел раб Божий Иосиф, добрый сосед батюшки, часто помогающий ему в бытовых вопросах, но бывать на службах для него трудновато. Он всё же решил идти, и я был несказанно рад, что с нами будет еще один мужчина, уже легче будет все нести! Когда узнал, что идет Виктор, прихожанин храма, я вообще успокоился. Коренастый, крепко сбитый, он один, пожалуй, мог заменить двоих. Позвонили из женской обители в Кайсах. Послушница Людмила попросила встретить ее на пристани. Приплывет вечером на «Заре», чтобы утром присоединиться к нам. Но ключевым моментом послужило желание нам помочь Валерия Николаевича. Уж как его уговорил Виктор Александрович — не знаю, только без его помощи мы бы не обошлись.
 
Охотник с многолетним стажем, исходивший эти места вдоль и поперек, в лесу для нас он был просто не заменим, но не это главное. Из всех жителей Скородума нашлась только одна женщина, которая пришла и что-то рассказала нам. Она в детстве жила в самой Казанке и помнила место, где была церковь. Нина Федоровна. Как могла, помогала нам. Два дня вела консультации со своими сестрами, одна из которых живет за восемьсот верст от сюда, старались втроем вспомнить все, что помогло бы нам одним на месте. Как она хотела пойти с нами! Но в 73 года не всякий решится на целый день пешего пути.
 
Так вот. Валерий Николаевич, о котором говорилось выше, ехал с нами на своей машине. Сказать просто «машина» — это ничего не сказать! Представьте себе Уазик- таблетку, у которого все боковые окна наглухо заварены листами металла. Этакая бронированная коробочка. А под ней колеса в полметра толщиной и метр высотой. Чтобы забраться на первое сидение, табуретку подставлять надо. И вся эта конструкция носится по болотам и таежным топям, как по асфальту. Человек собрал своими руками. И плюс ко всему - у него была резиновая лодка! В прямом смысле слова тяжелый груз вещевых мешков свалился с наших плеч в эту машину. Но главное — в нее мы подняли и бережно поместили последнего, восьмого участника нашей экспедиции - Нашу Нину Федоровну - живую свидетельницу исчезнувшей деревни и эпохи.
 
Уже перед самым выходом батюшка вдруг вспомнил: «Слушай, а мы ведь у Владыки не благословились на крестный ход. Нехорошо получается». Я как-то не думал, что наше личное желание сходить на святое место может преобразоваться уже в событие церковное.
 
Батюшка набрал телефон Владыки, но не успел и двух слов сказать, как услышал на том конце: «Знаю... Бог благословит».
 
Наступил день долгожданного выхода.
 
Прочитаны последние молитвы, проверено все снаряжение, и наш немногочисленный отряд двинулся навстречу неизведанному. Впереди пошла техника, а уж потом с пением и хоругвями наш маленький крестный ход. Быстро скрылись из вида последние избы просыпающегося Скородума, пройдены несколько сот метров наезженного проселочного «большака», еще немного каких-то признаков цивилизации, и вот нас с разных сторон обступил сумрачный лес, и мы уже шагали по дороге, которая вела к исчезнувшей Казанке.
 
Впервые мне приходилось участвовать в таком крестном ходе. Укомплектованный пилами, топорами, лопатами, лодкой, ружьями, он даже близко не походил на
церковные шествия, которые обычно бывают в городе. Там знаешь, что в дороге ты будешь столько-то и в конце пути будет то-то. Здесь — все неизвестность. Когда грузили оружие в машину, я внутренне сначала возроптал: Но ведь крестный ход! Чего нам бояться? Но тут же вспомнил, как два года назад батюшка возвращался поздно вечером домой на машине. Он уже подъезжал к поселку, как на дорогу выскочила медведица с медвежатами. Здесь все знают, как она опасна, если рядом с ней малыши. Но все произошло внезапно и машина, не останавливаясь, шла прямо на них. И животные понеслись по дороге в свете фар. Только через какое-то время батюшка догадался выключить свет и посигналить. Звери резко рванули в сторону, с треском ломая кустарник. Еще немного, так бы и въехали в Скородум. Наверное, в этих местах такие меры предосторожности оправданы.
 
Мы больше переживали за то, как понесем крест, хватит ли сил? И, как оказалось, напрасно. Каждый ждал своей очереди и стремился нести его дольше других. Когда крест оказывался на твоих плечах, то твое движение к заданной цели под его тяжестью наполнялось особенным смыслом. Конечно, каждый вспоминал Евангельские события, но, глядя себе под ноги, крепко сжимая крест, больше думал о своем жизненном пути. Так бы шел и шел с крестом, не выпуская его из рук. Не был он тяжелым. Не хотелось его отдавать.
 
Даже Людмила, которой уже седьмой десяток, и то: «Дайте и я понесу». Валерий Николаевич уезжал вперед за километр, оставлял машину и шел к нам навстречу. Подходя, молча забирал поклонный крест у того, у кого он был в тот момент, и нес его сам мимо своей машины. Потом возвращался, снова обгонял нас на машине, оставлял ее далеко впереди и опять шел к нам навстречу, снова брал крест и снова далеко уходил вперед мимо своей техники. И так весь путь. Человек, ни разу не ходивший в храм. Говорят, если атеист вольется в крестный ход, из него он выйдет верующим человеком. На первой же остановке, когда Валерий Николаевич, обогнав колонну, ушел к нам, вышла тихонько из машины и Нина Федоровна. Немного постояла, слушая тишину утреннего леса. Поправила икону, висевшую у нее на груди, и пошла одна на встречу со своим детством, на встречу с тем миром, которого давно уже не было, но который оставался в её памяти. «Деревня наша раньше называлась Суслон, - рассказывала Нина Федоровна, - потому что урожаи хлеба хорошие были. Когда несколько снопов пшеницы ставят друг на друга, вроде шалаша, получался суслон. От этого и название. А уже потом, когда церковь поставили, Казанку переименовал народ в честь Казанской иконы. Дворов тридцать-сорок было. Мельница стояла. Электричества в деревне не было. А школа была. Четырехлетка. Мама меня в 4 года научила петь тропарь Рождеству Христову, а папа научил читать «Да воскреснет Бог» и 90 псалом. Хоть и жили мы бедно, все равно весело было. В детстве в лапту и другие игры играли, молодежь танцы устраивали, вальс на балалайке играли. А как мы пели! На разные голоса, распевами. Бывало, как распоемся вечером, мама домой идет далеко еще, внизу у речки, а слышно. «Ну, до чего же красиво поете, девчата!» - говорила она. А нам и самим нравилось. Дедушка у меня строгий был. Тимофеев Петр Петрович. Всю жизнь в деревне прожил. Четырнадцать детей в семье было. И когда в шестидесятом году уехали последние люди из деревни, он еще восемь лет там один жил. После него там еще какое-то время охотник был из соседней деревни. Дедушка на 82 году, когда совсем ослаб, в Скородум перебрался. Двух лет на новом месте не прожил, как не стало его».
 
Не было уже тех могучих кедров великанов, стоявших вдоль дороги ее детства. Повырубили все, и после леспромхозов поднимался уже новый лес, и ничего уже здесь не узнавалось из того, что хранила память. И там, где она уже не была 50 лет, тоже, наверное, ничего нет. Но не все осталось от Казанки только в памяти человеческой. Сохранилась и зримая ее частичка. Икона, которую несла на своей груди Нина Федоровна, была подарена ей ее дедом, Тимофеевым Петром Петровичем. Вынесенная когда-то из покинутой деревни, она теперь тоже возвращалась в эти места. Икона Казанской Божией Матери.
 
А крестный ход, ни на минуту не сбавляя темпа, шел и шел к намеченной цели. Часа через полтора мы нагнали идущую впереди Нину Федоровну. Мы были удивлены, когда увидели ее далеко на дороге и искренне радовались за человека, что сбывается ее мечта. Она идет, идет сама, идет туда, куда ее душа рвалась все эти годы.
 
Кто был в крестном ходе, знает, что испытывает идущий. Но движение в лесной глуши, когда вокруг нет человеческого жилья, когда знаешь, что по некоторым сторонам света на тысячи километров вообще нет ни одного человека, вызывает особые чувства. Оторванность от человеческого мира и дикая природа вокруг делает людей, оказавшихся вместе, более сплоченными, более зависимыми друг от друга в таких условиях, когда возрастает беззащитность поодиночке. Все это пробуждает в человеке способность становиться частью целого. Он нуждается в людях, и он нужен им. И когда это становится частью Православного крестного хода, когда люди оказываются в таких условиях ради святой цели, ради Бога — все, что родится в человеческом сердце в эти мгновения, тут же скрепляется благодатью, осеняющей идущих, и уже становится частью жизненного опыта. Это меняет человека. Все мы на молебнах поем, призывая святых и перечисляя их имена. Здесь каждое такое молитвенное обращение к святому становится необходимой живой потребностью. «Нас восемь, мы далеко от людей, впереди трудности, помощи ждать неоткуда, а нам надо дойти! «Преподобные! мученики! святые! блаженные! молите Бога о нас!» И знаешь точно - они рядом.
В какой-то момент движения приходит усталость. Монотонность хоть и не сбавляемого темпа все-таки даёт о себе знать. Это всегда бывает на долгом пути.
Какое-то время идем молча, каждый думает о своем. Осенний лес тоже молчит, птиц не слышно, наверное, улетели, только хрустнет у кого-нибудь под ногами сухая ветка, и снова тихо. Даже шагов не слышно, остатки дороги давно уже превратились в травянистый ковер, через который пробиваются молоденькие сосенки и кедрушки.
 
И вдруг, ломая эту монотонность движения, неожиданно врезается в лесную тишину: «Христос Воскресе!..» и первое удивленное нестройное, как бы не по времени и месту: «Воистину Воскресе!» Но это только одно мгновение. Снова звонкое уносящееся в высь, срывающее последний налет усталости: « Христос Воскресе!» И грянуло орудийным залпом в этом глухом безлюдье, грянуло утверждающе, впервые за многие десятилетия далеко отзываясь эхом: «Воистину воскресе!!!..» Мгновенный заряд бодрости и силы вливается в тебя. В ту же секунду, в тоже мгновение ты осознаешь, что нас не восемь на заброшенной дороге. Совсем нет! Мы не одни. С нами вся Церковь и пространство вокруг нас не пустое — оно невидимо заполнено! Как это можно объяснить или описать словами? Это чувствуется. И как мы были благодарны батюшке, когда он и дальше запел пасхальные стихиры! Какими удивительными были эти краткие мгновения духовного праздника в движении! Я бы снова только ради этого вернулся на ту дорогу! Слава Тебе, Господи!
 
Подкрепленные свыше, пройдя четырнадцать километров, мы встретились с первыми трудностями. Сначала остановилась техника, а потом и мы. Дальше дорогу нам преграждал завал из упавших деревьев. Работа того самого разрушительного урагана. Взяв из машины все необходимое и выстроившись в колонну по одному, медленно, шаг за шагом, стали продвигаться к реке. Мужчинам еще ничего, а вот бедным женщинам приходилось порой и ползком двигаться за нами. Слава Богу, вышли в нужном месте к берегу, и переправа прошла удачно, и сами переплыли, и женщин перевезли. И вот мы ступили на заветный берег. Взволнованные и молчаливые, стали подниматься на гору. Найдем ли? Как не хотелось увидеть перед собой выросший лес!
 
И как же мы вздохнули с облегчением, когда увидели: природа не тронула это место.
 
Если до этого нас вел Валерий Николаевич, то теперь настала очередь Нины Федоровны. Найдет ли? Мы осмотрелись. Перед нами простиралась поросшая высокой травой ровная местность с редкими околками. Видны были только ветхие остовы двух домов на большом удалении друг от друга и несколько метровых вкопанных бревен. И больше ничего. Ровным счетом ничего. Нина Федоровна напряженно всматривалась в окружающую ее местность и ничего не находила. Видно было, что она волнуется, ведь теперь все зависело только от нее. Смутно она угадывала место, где когда-то был храм, но вот точно определить... Ведь уже в ее
 
детстве от церкви был только фундамент, сейчас же не было фундамента даже от ее дома. «Церковь стояла где-то здесь, - сказала она, очертив в воздухе рукой поле размером с несколько гектаров, а от нее метров за 400, если идти прямо, было кладбище. А за ним должен быть березовый лес». Решили попробовать вытянуться цепью и прочесать местность, хотя все понимали, что шансы равны нулю.
 
- А были ли рядом какие-нибудь большие деревья?
- Да. У дома тети Маши.
- А какие?
- Кедр был. И пихта росла.
 
Все посмотрели по сторонам.
 
- Вон те подходят?
- Да... похоже. Вроде бы.
 
Решили подойти поближе. Я обратил внимание на большие круги примятой травы. «Мишка, - сказал Валерий Николаевич, - его работа, его территория. Здесь он где-то. Рядом». Действительно, все поле перечеркивали две широкие и довольно хорошо утоптанные тропы. «Как там насчет лишних ружей?» - сам себе задаю вопрос. «Ладно, вы идите на деревья, а я кладбище поищу, - сказал Валерий Николаевич и пошел в предполагаемом направлении».
 
Нина Федоровна узнала деревья. Круг поисков обнадеживающе сузился. От дома тети Маши церковь была через три дома — это она помнила точно. Мы разбрелись по полю. Первым подходящий земляной холм, поросший деревьями, нашел батюшка. Здесь явно что-то было. Стали изучать. Копнув землю, поддели несколько осколков старинных кирпичей, скорей всего, от печки. Нашлось кладбище. Валерий Николаевич показал направление, и мы провели мысленную прямую от деревьев — это дало нам возможность узнать, где у нас под ногами скрыта улица. Именно на ней с правой стороны, через три дома от дома тети Маши, стояла церковь, а от неё по прямой люди шли на кладбище. Мы отсчитали пятьдесят метров от деревьев и вышли на тот же холм. Под нами был храм.
 
Когда копали яму под крест, земля оказалась на удивление мягкой. Водружение креста, подготовка к службе были насыщены удивительным единством пришедших. Кто-то укреплял крест, кто-то возжигал кадило, кто-то доставал служебные книги, святую воду - каждый стремился хоть что-нибудь сделать, все были сосредоточены на общем деле. Мы пришли для этого.
 
И вот, наконец, батюшка в облачении встал перед поклонным крестом, и все молча встали за ним. Возглас. Началась первая служба. Каким удивительным погодным
 
исключением был тот день для нас! Запомнилось чистое, без единого облака, небо, едва уловимый теплый ветер, с которым долго боролся огонек зажженной свечи, да стайка последних таежных мошек, раззадорившихся по соседству с нами. И удивительная тишина этого места, куда я стремился все шесть этих лет. Конечно же, мы сходили и на найденное кладбище. Только один уцелевший металлический памятник говорил, что это оно. После мы узнали, что кто-то приезжал в 70-е годы и установил его, но табличка на нем сгнила, и мы не смогли узнать хотя бы чье-нибудь имя. Могильные холмики широко расплылись от времени и почти сравнялись с землей. Я хотел поискать что-нибудь, но тщетно. Здесь все делалось из дерева. Металл в те годы был редкостью. Это был уже лесной околок, заваленный старыми деревьями.
 
Нам все же удалось найти два деревянных креста того времени. Первый рассыпался у меня прямо в руках, а вот второй... От него сохранилась только верхняя часть, но, что удивительно, она была довольно крепкая, и мы еще потом смогли закрепить ее в земле. Время ничего не пощадило вокруг, все превратилось в прах. Вот только этот крест. Но самым интересным было то, что на нем четко виднелась надпись. Мы прочитали: Гуслина М.М.
 
- Нина Федоровна, Гуслина М.М.? Не помните?
- Гуслина? А как же. Мария Михайловна. Тетя Маша.
- Тетя Маша?.. Это от ее дома мы церковь искали? Та самая?!
- Да.
 
Молча все подошли к кресту. Как все сложилось!.. Мы искали и нашли церковь от места, где был дом Марии и от всего практически исчезнувшего кладбища, где лежало несколько поколений людей, остался только один-единственный деревянный крест с ее именем. «Поём литию, - сказал отец Вячеслав и снова начал доставать все необходимое для богослужения. И зазвучали в притихшем лесочке неспешные слова заупокойной службы: «Упокой, Господи, души усопших рабов Твоих… Упокой, Господи, душу приснопоминаемой Марии и сотвори ей вечную память...»
 
Вот и замкнулось последнее звено ушедшего времени. Отдана дань не только святому месту, где стоял храм, но и всем тем, кто здесь лежал и ждал церковной службы долгие десятилетия. Поправив могилку Марии, мы покидали это печальное место, но в душе присутствовала тихая торжественность, приобщенность к чему-то свершившемуся здесь, сегодня, закрытому для нашего понимания.
 
Заканчивался этот удивительный день. Уставшие, но счастливые, мы возвращались домой. Как редко бывает в жизни верующего человека ощущение полноты от того, что сделано тобою! Свершилось должное, и, наверное, каждый по-своему благодарил Бога, что Он сподобил нас быть участниками этих событий. И верится, что пройдет год и Казанка снова позовет к себе. И откликнемся. Радостно.
 Р.Б. Александр Холявин
 
Подобные материалы:
 

Смиренно просим Вас оказать посильную финансовую помощь на нужды епархии