Наталья Владимировна Елизарова, к.и.н.,
главный архивист отдела использования и публикации документов
Исторического архива Омской области

Аннотация. Научно-исследовательская работа учёного-историка имеет дело с архивными источниками, из которых он черпает информацию, а интерпретация этих источников определяет то, как он видит историю. В статье на примере архивных документов, находящихся на хранении в фондах Исторического архива Омской области, рассматривается история канонизации российского новомученика – архиепископа Омского и Павлодарского Сильвестра (Ольшевского) (1860–1920), анализируется отображение исторической информации из указанных архивных источников в исследованиях современных российских историков и архивистов.

Ключевые слова: канонизация, мученик, Русская православная церковь, архиепископ Омский и Павлодарский Сильвестр (Ольшевский).

CANONIZATION OF RUSSIAN NOVO-SCIENTISTS
AND THE PROBLEM OF INTERPRETATION OF HISTORICAL SOURCES
(BY THE EXAMPLE OF ARCHIVAL DOCUMENTS ABOUT THE ARCHIEPISCOPE OMSK AND PAVLODAR SILVESTRA)

Natalya Vladimirovna Elizarova, Ph.D.,
chief archivist of the department of use and publication of documents
Historical Archive of Omsk Region

Annotation. The research work of a scientist-historian deals with archival sources from which he draws information, and the interpretation of these sources determines how he sees history. Using the example of archival documents stored in the funds of the Historical Archive of the Omsk Region, the article examines the history of the canonization of the Russian new martyr - Archbishop of Omsk and Pavlodar Sylvester (Olshevsky) (1860–1920), analyzes the mapping of historical information from these archival sources in the studies of modern Russian historians and archivists.

Key words: canonization, martyr, Russian Orthodox Church, Archbishop of Omsk and Pavlodar Sylvester (Olshevsky).

Российское законодательство, а именно Закон от 18.10.1991 г. «О реабилитации жертв политических репрессий» [13] и Указ Президента РФ от 23.06.1992 г. «О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека» [14], позволили исследователям взяться за изучение исторического периода, связанного с политическими репрессиями, в том числе против служителей Русской православной церкви. С ранее засекреченных архивных источников были сняты ограничения по использованию и тем самым созданы условия для изучения биографий людей, пострадавших за веру в эпоху большого террора. Церковь получила возможность некоторых из них причислить к лику святых.

Термин «новомученик» стал применяться с 1991 г. в отношении людей, пострадавшим во время гонений на Русскую православную церковь в XX в. По свидетельству церковного историка В.А. Орловского, выделяется две категории христиан, «прославленных Церковью в лике мучеников»: «первая категория – мученики, пострадавшие и принявшие мученическую смерть за Христа (при этом достаточно и достоверно известно об обстоятельствах их мученической кончины). Вторую категорию составляют исповедники – те, кто умер на свободе вскоре после перенесенных страданий» [14, с. 136].

Тема канонизации российских новомучеников, на наш взгляд, сугубо церковный вопрос. Однако в силу разных обстоятельств он оказался включённым в контекст политического и идеологического противостояния, связанного с переосмыслением трагических событий, пережитых нашей страной в ХХ в. Поэтому личностный опыт новомучеников, осуществивших выбор своего жизненного пути в условиях государственных репрессий, зачастую оценивается людьми светскими, далёкими от Церкви и от веры. Скрупулезный и объективный научный анализ истории Церкви, безусловно, нужен, но он не должен переходить в идеологическую и политическую плоскость, что уже само по себе будет откатом назад, в советское атеистическое прошлое.

В настоящее время современными отечественными историками предприняты попытки проанализировать вопрос канонизации российских новомучеников. Одна такая попытка была отражена в научной статье Храповой Н.С., Сушко А.В. «Актовая запись о смерти архиепископа Сильвестра (Ольшевского): научные аспекты анализа источника» [16]. По словам авторов, ими была предпринята попытка «поиска исторической правды» [16, с. 300]. С этой целью ими была изучена непосредственно сама актовая запись № 96 о смерти 10 марта 1920 г. архиепископа Омского и Павлодарского Сильвестра, зафиксированная в «Книге записей смертей за 1920 г. Отдела записи актов гражданского состояния (ЗАГС) при Омском губревкоме 3-го района» [9] и ряд архивных источников, раскрывающих некоторые детали и обстоятельства о месте смерти архипастыря, личности врача, выдавшего свидетельство о смерти, и человеке, заявившем о смерти Сильвестра. Нами были изучены аналогичные источники, но вот выводы, сделанные после их анализа, отличаются от выводов авторов вышеупомянутой статьи.

Так, А.В. Сушко и Н.С. Храпова указывают, что смерть владыки Сильвестра засвидетельствовал врач Михаил Петрович Зинин, проживавший по адресу: ул. Банная, д. 78. Приводятся сведения о дате рождения врача (он родился в 1878 г.), образовании (окончил гимназию, затем Харьковский университет) и профессиональном пути – «до революции был земским врачом, затем занимал ряд престижных врачебных должностей в Омске» [16, с. 301]. Сведения о месте проживания, дате рождения и образовании сомнений не вызывают. Это факты. Но вот по поводу престижных должностей… Судя по послужному списку Зинина М.П. наибольший карьерный взлет пришелся на 1920 г. Ещё в декабре 1919 г. М.П. Зинин – старший ординатор (иными словами – лечащий врач) военного госпиталя, а уже в мае 1920 г. – главврач военного госпиталя [6, л. 2]. С июля 1920 г. по июль 1921 г. он заведовал лечебно-госпитальным отделом Омского губздрава, а после расформирования эвакогоспиталя, с сентября 1921 г., возглавил терапевтическое отделение Омского военного госпиталя [Там же]. То есть имеет место явное продвижение по службе, которое наступило практически спустя пару месяцев после смерти Сильвестра. Простое ли это совпадение? Однозначно на этот вопрос нельзя ответить. Если у читателя возникла мысль, что автор настоящей статьи подводит его к мысли о том, что врач был как-то заинтересован, материально мотивирован, видел перспективы своего профессионального роста от сотрудничества с властями, то скажем сразу – не всё так просто.

Первое, на что мы обратили внимание, изучая личное дело врача М.П.Зинина – наличие сразу нескольких иждивенцев, финансово зависимых от него: несовершеннолетнего сына Ростислава (на момент смерти Сильвестра в 1920 г. мальчику было неполных 12 лет), сестры-вдовы с двумя малолетними детьми [5]. К слову, информация об иждивенцах имеется и в личном деле Ростислава Зинина, ставшего в 1925 г. студентом медицинского института [4]. Была у М.П. Зинина еще супруга, но она работала. Сам Зинин неоднократно в различных заявлениях, письмах которые встречаются в его личном деле, говорит о своих проблемах со здоровьем. К слову, он и уволен был с военно-санитарной службы по болезни в феврале 1922 г. [6, л. 2 об.]. То есть, исходя из архивных источников, перед нами врач, имеющий немалую семью, которую нужно обеспечивать, содержать, кормить в условиях Гражданской войны – нужды, опасности, жизни впроголодь. Перед нами врач, имеющий серьёзные проблемы со здоровьем, а ведь он практически единственный кормилец в семье. В случае его смерти семья осталась бы без средств к существованию. Его супруга носила другую фамилию – Ефимова [7]. Скорее всего, она была второй женой доктора и не являлась матерью его сына Ростислава. Поэтому в случае смерти М.П. Зинина неизвестно, посчитала бы она для себя возможным финансово поддерживать его родную сестру, двух племянников и сына.

Изучив личное дело М.П. Зинина, исследователи Н.С. Храпова и А.В. Сушко приходят к выводу о невозможности причастности врача к фальсификации сведений о смерти архиепископа Сильвестра: «Стал бы этот человек подделывать сведенья о смерти владыки Сильвестра, скрывая чье-то преступление? На этот вопрос мы не можем гарантированно дать точного ответа. Но можно уверенно утверждать, что это был достойный человек и высококвалифицированный специалист с хорошей репутацией, знавший, что такое врачебный долг. Доктор М.П. Зинин был нужным для местной партийной верхушки специалистом. Возможность давления на него с целью подписать не соответствовавший действительности документ сомнительна. Участие его в фальсификации документа о смерти омского архиепископа представляется маловероятным» [16, с. 302]. А теперь давайте посмотрим на ситуацию с позиции врача, выдавшего заключение о смерти Сильвестра. Человеку, находящемуся в стесненных условиях существования угрожать не надо. Он пытается выжить в тяжёлых, экстремальных условиях. Пытается защитить своих близких. У него дети, о которых нужно заботиться. В таких условиях не до принципиальности. Но даже в этом случае говорить о подделке документов – это значит видеть проблему слишком прямолинейно.

М.П. Зинин в качестве причины смерти Сильвестра указал «кишечный рак». Отметим, что в актовой записи о смерти использована некорректная формулировка диагноза; на самом деле различают три вида рака кишечника: рак прямой кишки, рак тонкого кишечника, рак толстой кишки. И врач, имеющий университетский диплом и многолетнюю врачебную практику, скорее всего, был бы более точен в указании диагноза. Но спишем погрешность с формулировкой диагноза на то, что оформлением актовой записи занимался обычный служащий ЗАГС, далёкий от медицины, несведущий в медицинской терминологии. Стало быть, служащий ЗАГС писал, фигурально выражаясь, «со слов». Но правильно ли он их понял? И достоверно ли воспроизвёл информацию в официальном документе?

Можно возразить, что служащий ЗАГС переписывал сведения из выданного ему свидетельства о смерти. Но если бы у него перед глазами находилось это официальное свидетельство, то он, конечно, потрудился бы указать и его номер. А в актовой записи о смерти, напротив, информация об этом выглядит очень невнятно и расплывчато: указано следующее – «свидетельство марта 1920 №…» Вместо номера прочерк и пробел. Итак, как видим, в актовой записи о смерти Сильвестра имеются некоторые неточности и лакуны, которые, если их проигнорировать, могут привести к поверхностным или даже ошибочным выводам.

Кроме того, рак кишечника на глазок не определяется. Это не оспа, к примеру. Значит, необходимо было проводить вскрытие трупа. Проводил ли его М.П. Зинин? Вообще имел ли он такие полномочия? Возможно, проводил, но где проводил? Ведь не на ул. Банная, д. 78, где он проживал со своей семьёй. И не по адресу: ул. Главноуправленская, д. 6 (один из домов, принадлежащий Кафедральному собору), где было обнаружено тело. Уточним, что такое вскрытие. Или точнее – патологоанатомическая или судебно-медицинская процедура с целью исследования тела, в том числе внутренних органов для того, чтобы установить причину смерти. Это тщательный наружный осмотр и внутреннее исследование, когда обязательно вскрывается три полости – черепная, грудная и брюшная – с извлечением и тщательным исследованием их содержимого. Это можно проводить только в специальном медицинском учреждении. Возможно, вскрытие проходило в госпитале, где работал М.П. Зинин. Но тогда, где результаты вскрытия трупа? Где официальное свидетельство о смерти, выданное и подписанное доктором, производившим патологоанатомическое исследование, или хотя бы его номер и дата выдачи? Как мы отмечали выше, в актовой записи о смерти Сильвестра отсутствуют сведения о документе, послужившем основанием для государственной регистрации смерти.

Также нужно понимать, что любой врач действует всегда исключительно в пределах своей компетенции и отпущенных ему полномочий. То есть если это специалист по внутренним болезням, как в случае с М.П. Зининым, то он именно их и диагностирует. Даже обладая широким кругом знаний и практических навыков (которым, несомненно, обладал М.П. Зинин, в прошлом – земский и военный врач), любой врач будет ставить диагноз строго в соответствии со спецификой своего лечебного профиля. Особенно, когда речь идет не о бытовой ситуации, а об официальных документах, требующих визирования. Рак кишечника, который диагностировал М.П. Зенин, мог действительно быть у владыки, и он мог развиться стремительно, в результате отягченных условий содержания Сильвестра в местах заключения. Известно, что он пережил арест и допрос, которые сами по себе не оздоравливают. И для человека, страдающего раком кишечника, даже лишение пищи уже было бы пыткой. В начале XX в. при онкологии в качестве обезболивающего использовался морфин. Без него больной испытывал невыносимые страдания (вряд ли опальному архиепископу кто-то бы стал давать морфин в тюрьме, чтобы облегчить боль). Но стал ли именно рак причиной смерти? И наличие рака не означает, что не было пыток и истязаний. Существует так называемая практика умолчания (она особенно распространена у политиков, журналистов, работников следственных органов), когда сообщается правда, но не вся. Только та, которая выгодна. М.П. Зинин мог засвидетельствовать рак кишечника, но не фиксировать в документах, что на теле имелись также следы побоев, увечья, кровоподтеки, переломы, ссадины, гематомы, колото-резанные раны и проч. Он врач по внутренним болезням, а не судебный эксперт. То есть имеют место не подлог и фальсификация, а умолчание. Есть такая расхожая фраза – «умолчание – не есть ложь». Иными словами, умолчав о чем-то, уважаемый врач ничем бы себя не уронил и не скомпрометировал. И, напротив, малейшее отхождение от возложенной на него властями миссии (например, захотел бы он описать всё, как есть), могло стоить жизни ему и его близким.

Если на основе имеющихся архивных источников проанализировать биографические сведения о священнике Викторе Александровиче Кергесаре, заявившем о смерти архиепископа, то и здесь не всё однозначно.

Так, согласно актовой записи, о смерти владыки Сильвестра заявил Виктор Кергесар, проживавший в Омске по адресу ул. Тарская, д. 19. В статье Н.С. Храповой, А.В. Сушко содержится вывод о том, что «несмотря на гонения на церковь со стороны коммунистического государства, В.А. Кергесар на протяжении 1920-х гг. продолжал свое служение и, судя по всему, даже поднялся в церковной иерархии, став священником» [16, с. 303]. Отмечая выписку из протокола № 39 Президиума Борисовского райисполкома от 12.04.1930 г., и содержащиеся в ней сведения о том, что «Кергесар Виктор был оставлен в списках лишенцев как служитель религиозного культа (священник) в с. Громогласовском», исследователи, между тем, приходят к выводу о том, «В.А. Кергесар являлся представителем духовенства, прожившим на территории Омского Прииртышья достаточно долгое время. Его возможное участие в фальсификации сведений о смерти владыки Сильвестра весьма сомнительно» [Там же]. А теперь проанализируем те же самые архивные источники и увидим, что же упустили при своем анализе мои уважаемые коллеги.

Во-первых, как и в случае с врачом М.П. Зининым, у Виктора Кергесара на момент смерти Сильвестра в марте 1920 г. была несовершеннолетняя дочь, которой едва исполнилось 17 лет [3]. Кроме того, в личном деле Ларисы Викторовны Кергесар, в анкете за 1921 г. имеется информация о матери [2], а в заявлении за 1922 г. – сведения о смерти старшего брата [1]. То есть, В.А. Кергесар на момент смерти архиепископа Сильвестра имел как минимум двух детей и жену. Это значит, что ему было, чем рисковать и что терять. Нужно ли говорить, что человека, имеющего семью, запугивать не надо? Он сам постарается сделать всё, чтобы не навредить безопасности своих близких, не поставить их жизни под угрозу.

На то, что В.А. Кергесар опасался за свою безопасность, косвенно указывает то обстоятельство, что практически сразу после смерти владыки он уехал из города. Как мы упоминали ранее, в марте 1920 г., судя по вышеупомянутой актовой записи о смерти архиепископа Сильвестра, он жил в Омске, на ул. Тарской. Но вскоре, в том же 1920 г., исходя из документов личного дела его дочери Ларисы за 1920–1921 гг., уже проживал в деревне [2]. Почему он скоропалительно покинул Омск? Что его так напугало? Ведь на период 1920 г. в отношении Кергесара еще не применялось дискриминационных мер воздействия по лишению избирательных прав, это произойдёт позже – в 1925 г.  

Хотелось бы поподробнее проанализировать вывод, сделанный о «карьерном продвижении» отца Виктора. Так, со ссылкой на архивный источник учёными приводятся сведения из анкеты студентки Л.В. Кергесар, зачисленной на курс медицинского факультета в 1920 г., где указано, что отцом девушки является дьякон, проживающий по ул. Тарская, д. 19» [16, с. 303], а в упомянутой ранее выписке из протокола № 39 Президиума Борисовского райисполкома В.А. Кергесар уже фигурирует как священник, из чего делается вывод о неком повышении «в церковной иерархии».

Однако, в том же самом архивном деле, на которое ссылаются Н.С. Храпова и А.В. Сушко, в выписке из протокола № 9 от 06.03.1930, указано, что на совместном заседании членов Громогласовского сельского Совета и членов ВЛКСМ, численность которого составила 25 человек, состоялось обсуждение Кергесара Виктора, который с 1925 г. был лишен избирательных прав «как церковный поп» [11]. В карточке лишенного избирательных прав В.А. Кергесара также указано – «церковный поп» [12]. Похоже, для тех, кто решал судьбу В.А. Кергесара не было никакой разницы в понятиях – «дьякон», «священник», «служитель культа» или «церковный поп». Все эти понятия воспринимались как слова-синонимы, семантически близкие в отношении представителей определенного сословия. К примеру, для представителей медицинской профессии словом с обобщенным смыслом будет слово «медик»; при этом «медиком» будет и главврач, и санитарка. Таким образом, вывод о продвижении по церковной службе В.А. Кергесара, на наш взгляд, является очень надуманным.

Говоря о жизни В.А. Кергесара и его семьи при новой власти, нужно сказать, что она не была такой уж безмятежной. Начнем с того, что он был подвергнут репрессиям только по причине того, что являлся служителем культа (ст. 65 Конституции РСФСР за 1918 г. давала все основания для этого). Хозяйство А.В. Кергесара под понятие «кулацкого» явно не подходило – он имел всего лишь одну лошадь [12]. В карточке лишенного избирательных прав А.В. Кергесара также упомянуто о доходе в 1929 г. в размере 1000 руб., но эта сумма являлась доходом церковного прихода, а не личным доходом священника. В архивном фонде Борисовского райисполкома за 1929–1930 гг. имеется список кулацких хозяйств по Громогласовскому сельскому совету, подлежащих выселению, среди которых имеется фамилия Кергесара и его родственников [10]. Стоит упомянуть и о Ларисе Кергесар. В начале 20-х гг. она жила в крайней нужде, училась и одновременно работала, давая уроки за стол, за кормежку. Болела тифом, голодала. Ей помогали чужие люди (выделили угол в комнате). Дальнейшая судьба Ларисы Кергесар после лишения отца избирательных прав неизвестна. Но в советском государстве дети «лишенцев», как правило, становились изгоями общества.

В заключении хочется отметить, что любые архивные документы, в том числе и проанализированные нами, требуют осторожного, критического отношения. Рассматривать их как истину в последней инстанции, полагаясь на их безусловную достоверность, не стоит. Как и любой другой исторический источник, они требуют к себе критического подхода как в части выводов и оценок, так и в отношении содержащихся в них фактических данных. Никогда не следует забывать, что любой документ составляли люди со своими мотивами, целевыми установками. От практики признавать подлинность изложенных в архивном документе сведений только на основании того, что документ составлен при участии «реальных и уважаемых людей» учёным-историкам следует воздерживаться. Авторитет – это ещё не индульгенция. История знает не единичные случаи, когда реальные и, безусловно, уважаемые люди с весьма громкими именами участвовали в подлогах документов и искажении информации.

Что касается медицинских работников, то в 20-е годы они нередко становились инструментом для выполнения политической воли. Для примера вспомним известную историю с операцией наркома М.В. Фрунзе. Его оперировал один из лучших хирургов того времени В.Н. Розанов – это даже не провинциальный врач М.П. Зинин, а светила науки, имеющий мировую известность. Результат этой операции хорошо известен. Власть активно использовала врачей для решения политических интересов. Вспомним знаменитое «дело врачей», сфабрикованное в 1949–1953 гг. Имели место не просто репрессии медицинских работников. Это было, в первую очередь, устранение свидетелей – тех, кто что-то знал, видел, слышал, подписывал.

Итак, на примере одних и тех же архивных источников мы увидели, как по-разному можно их интерпретировать. Поэтому в данном контексте уместнее говорить не об установлении истины, а о существующих различных гипотезах. Пролить свет на истину может привлечение новых источников: результаты вскрытия, протокол допроса Сильвестра. Они будут более информативны. Адекватная реконструкция произошедших событий невозможна без широкого вовлечения в научный оборот новых исторических источников, содержание которых восполнило бы недостающие фрагменты в этом вопросе. А пока смерть архиепископа Сильвестра – это «белое пятно истории».

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ

1. Государственный исторический архив Омской области (далее – ГИАОО). ГИАОО. Ф. Р-14. Оп. 2. Д. 609. Л. 9.
2. ГИАОО. Ф. Р-14. Оп. 2. Д. 609. Л. 26.
3. ГИАОО. Ф. Р-14. Оп. 2. Д. 609. Л. 36.
4. ГИАОО. Ф. Р-14. Оп. 2. Д. 453. Л. 11.
5. ГИАОО. Ф. Р-380. Оп. 2. Д. 290. Л. 1 об.
6. ГИАОО. Ф. Р-380. Оп. 2. Д. 290. Л. 2–2 об.
7. ГИАОО. Ф. Р-523. Оп. 1. Д. 609. Л. 25.
8. ГИАОО. Ф. Р-523. Оп. 1. Д. 609. Л. 26.
9. ГИАОО. Ф. Р-580. Оп. 3. Д. 48. Л. 96.
10. ГИАОО. Ф. Р-1004. Оп. 2. Д. 7 Л. 9 об.
11. ГИАОО. Ф. Р-1542. Оп. 2. Д. 198. Л. 2.
12. ГИАОО. Ф. Р-1542. Оп. 2. Д. 198. Л. 3.
13. О реабилитации жертв политических репрессий: Закон РФ № 1761-I: принят Президентом РСФСР 18.10.1991 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://base.garant.ru/10105390/ – (Дата обращения – 23.02.2020).
14. Орловский В.А. Канонизация новомучеников в Русской православной церкви // Tractus aevorum: эволюция социокультурных и политических пространств. – 2018. – № 5(1). – История и археология. – С. 135–164.
15. О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека: Указ Президента РФ № 658: принят Президентом РФ 23.06.1992 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://kremlin.ru/acts/bank/1534 (Дата обращения – 23.02.2020).
16. Храпова Н.С., Сушко А.В. Актовая запись о смерти архиепископа Сильвестра (Ольшевского): некоторые аспекты анализа источника // Гражданская война на востоке России: взгляд сквозь документальное наследие материалы III Всероссийской научно-практической конференции, посвященной 100-летию восстановления советской власти в Сибири. Омский государственный технический университет; Отв. ред. Д.И. Петин. – 2019. – С. 299–304.